Ревекка и Ровена - Страница 18

Словом, Айвенго так лихо расправлялся с неверными, что король Арагонский дон Хайме смог осадить город Валенсию, последний оплот мавров на его землях, где многотысячное мусульманское войско возглавлялось Абу Абдалла Мохаммедом, сыном Якуба аль-Мансура. Арабский летописец Эль-Макари подробно повествует о приготовлениях Абу Абдаллы к обороне города; но я, не желая щеголять эрудицией или сочинять исторический роман в костюмах, не стану описывать город, каким он был при мавританских владыках.

Помимо турок, в стенах города проживало немало иудеев, которые неизменно пользовались покровительством мавров, пока эти нечестивые владели Испанией, и которые, как известно, состояли при мавританских властителях главными лекарями, главными банкирами, главными министрами, главными художниками и музыкантами, — словом, главными на всех должностях. Не удивительно, что иудеи, которые при мусульманах могли быть спокойны за свои деньги, свою свободу, свои зубы и свою жизнь, предпочитали их христианам, угрожавшим каждому из этих благ.

В числе валенсианских евреев был один старец — не кто иной, как упомянутый выше Исаак из Йорка, переехавший с дочерью в Испанию вскоре после женитьбы Айвенго (см. том третий первой части нашей повести). Исаак пользовался уважением соплеменников за свое богатство, а его дочь — за высокие качества души, за красоту, за щедрость к беднякам и за искусность во врачевании.

Молодой эмир Боабдил так пленился ее красотою, что, хотя она была значительно его старше, предложил жениться на ней и возвести ее в ранг жены номер один. Исаак из Йорка не стал бы противиться этому браку (ибо подобные смещенные союзы между иудеями и мусульманами не были в те времена редкостью), но Ревекка почтительно отклонила предложение, сказав, что для нее немыслим брак с человеком иной с нею веры.

Вероятно, Исаак неохотно упустил возможность сделаться тестем Его Королевского Высочества; но, слывя человеком благочестивым и имея в роду нескольких раввинов самой безупречной репутации, старик ничего не мог возразить на этот довод Ревекки, а родичи всячески расхваливали ее твердость. Эти похвалы она приняла весьма холодно, заявив, что вообще не намерена идти замуж, а хочет всецело посвятить себя медицине и помощи больным и нуждающимся соплеменникам. И действительно, не посещая благотворительных собраний, она тем не менее делала много добра; бедняки благословляли ее при каждой встрече, а многие пользовались ее щедротами, не зная даже, откуда они исходят.

Однако есть среди иудеев люди, умеющие ценить не только красоту, но и деньги, а у Ревекки то и другое было в таком избытке, что все самые завидные женихи ее племени готовы были к ней свататься. Ее родной дядя, почтенный Бен Соломон, с бородой, как у кашмирского козла, и с репутацией учености и благочестия, живущей и доныне в его народе, поссорился со своим сыном Моисеем, рыжим торговцем алмазами из Требизонда, и со своим сыном Симоном, лысым маклером из Багдада, ибо каждый претендовал на руку своей родственницы. Из Лондона прибыл Бен Минорис и упал к ее ногам; из Парижа явился Бен Иоханаан, думая прельстить ее наимоднейшими жилетами, купленными в магазинах Пале-Рояля; а Бен Джонас привез ей голландских сельдей, умоляя ехать с ним в Гаагу и стать миссис Бен Джонас.

Ревекка всякий раз тянула с ответом как только могла. Дядюшку она сочла чересчур старым. Дорогих кузенов Моисея и Симона она убедила не ссориться и не огорчать этим отца. Бен Минорис из Лондона был, по ее мнению, слишком молод, а Иоханаан из Парижа наверняка большой мот, иначе он не носил бы этих нелепых жилетов, сказала она Исааку. Что касается Бен Джонаса, то она не выносит запаха табака и голландских сельдей, — и вообще предпочитает не расставаться со своим милым папочкой. Словом, она находила бесчисленные предлоги для промедлений, и было ясно, что замужество ей противно. Единственный, к кому она проявила сколько–нибудь благосклонности, был молодой Бевис Маркус из Лондона, с которым она очень подружилась. Но дело в том, что Бевис явился к ней с некоей памяткой, полученной от некоего английского рыцаря, спасшего его от костра, к которому готов был приговорить его свирепый госпитальер Фолько фон Гейденбратен. Это было кольцо с изумрудом, и Бевис знал, что камень фальшивый и не стоит ни гроша. Ревекка также знала толк в драгоценностях; но это кольцо было ей дороже всех алмазов в короне Пресвитера Иоанна. Она целовала его; она плакала над ним; она постоянно носила его на груди; а по утрам и по вечерам, когда молилась, всегда держала его в руке... В конце концов молодой Бевис тоже уехал ни с чем, как и остальные; негодник вскоре после этого продал французскому королю отличный рубин точно таких же размеров, что стеклышко в кольце Ревекки; но всегда потом говорил, что охотнее получил бы ее самое, чем десять тысяч фунтов; и очень возможно, ибо всем было известно, что за нею большое приданое.

Однако без конца оттягивать было невозможно; и вот на большом семейном совете, состоявшемся на Пасху, Ревекке было приказано выбрать себе мужа из числа присутствующих; причем тетки подчеркнули, что отец еще очень к ней снисходителен, позволяя ей выбирать. Одна из теток принадлежала к фракции Соломона, другая стояла за Симона, а третья, весьма почтенная старуха, глава семьи ста сорока четырех лет от роду, грозила проклясть ее и отринуть, если она не выйдет замуж в течение месяца. Все убранные драгоценностями головы собравшихся старух, все бороды родичей тряслись от гнева, — страшное, должно быть, было зрелище.